Она всегда казалась мне сильной, целеустремленной. Впервые я увидела ее в Москве, еще до войны. Прыгали парашютистки — студентки авиационного института. С неба на зеленый ковер аэродрома опустилась девушка. Высокая, гибкая, она ловко «погасила» парашют, и белый шелк купола упал к ее ногам. Галю окликнули, и она обернулась. Темные, узкого разреза глаза, смуглое красивое лицо. Еще тогда я заметила в ее глазах какое-то особенное выражение радости. Словно ей было известно что-то очень хорошее, от чего растут крылья и удесятеряются силы, и словно радость эту она хочет отдать всем.

Да, Галя была удивительной девушкой. А могла бы я вот так же, как она? Переносить эту боль, жить с ней и летать, летать…

Не раз ей предлагали уйти с летной работы. Но она упорно не соглашалась. Однажды, когда командир полка осторожно заговорила с ней на эту тему, Галя пошла на отчаянный шаг.

— Вы думаете, что я не могу летать? Что мне трудно?

Глаза ее лихорадочно заблестели, она неестественно громко засмеялась и воскликнула:

— Смотрите!

Быстро запрокинув руки назад, она согнула колени и сделала «мостик». В первое мгновение все окаменели от неожиданности.

Выпрямившись, Галя стояла бледная как мел и улыбалась. Подбежавшая к ней командир полка смотрела на нее серьезно, нахмурив брови.

— Зачем же ты… так? — тихо сказала она. — Разве я не понимаю?..

Галю отправили в санаторий, но летать разрешили.

Приехала она оттуда счастливая. Привезла с собой куклу — подарок. В Галиной жизни появился Ефимыч, от которого стали приходить письма.

Когда над нашим аэродромом пролетала на запад девятка «бостонов», все знали: это Ефимыч повел свою эскадрилью.

…Стемнело. Самолета с боевой задачей все еще не было. По-2 стояли в шахматном порядке, готовые к вылету. Мелькал свет карманных фонариков — механики проверяли заправку горючим.

— В детстве, совсем еще девчонкой, я мечтала о подвигах. И почему-то была уверена, что погибну как-нибудь трагически… Ты слушаешь меня, Нат?

— Да. А теперь?

— Потом все прошло. А сейчас… — Галя помедлила.

— Что сейчас?

— Я иногда опять чувствую себя девчонкой.

— Все это вздор. Через десять лет мы с тобой будем вместе вспоминать этот вечер.

— Не могу себе представить. Странно — почему? Я ведь так легко воображаю себе все, о чем думаю.

— Просто это еще очень не скоро.

— Странно… — повторила Галя.

— А талисман твой? — пошутила я.

— Я не верю в это.

— Кукла с тобой?

— Да. Но я беру ее просто потому, что она от Ефимыча.

— Сегодня пролетали «бостоны». Ты видела?

— Они вернулись без потерь. Всей девяткой.

Мне хотелось поговорить с Галей о рассказе, который она написала в наш полковой литературный журнал. Но что-то останавливало меня. Рассказ назывался «Кукла». О девушке-летчице, погибшей за Родину. После нее осталась только обгорелая кукла-талисман. Ясно, что Галя написала о себе. Зачем она это сделала? Нарочно, чтобы испытать судьбу?

Но я только спросила:

— А он в самом деле такой… хороший, твой Ефимыч? Я прочла рассказ.

Она ответила не сразу.

— Не знаю. Может быть. Но я хочу, чтобы он был таким. Другим я его не представляю.

— А если он все-таки другой?

— Тогда… Нет, это невозможно. Я бы почувствовала.

…Послышался знакомый рокот — это возвращался самолет. Над стартом взмыла ракета. На несколько секунд из темноты вырвались силуэты самолетов, машин, людей. По земле пробежали длинные, косые тени — и быстро слились вместе. Ракета, рассыпавшись, погасла, оставив в воздухе светлый дымок.

Вскоре мы получили боевую задачу. Сразу на старте все ожило, задвигалось. Заработали моторы, забегали зайчики фонариков.

Я приготовилась включить мотор, как вдруг кто-то громко позвал:

— Докутович! Галя!

— Здесь! — отозвалась Галя.

К самолету подошла Женя Руднева, штурман полка.

— Минуточку!

Она взобралась на крыло и обратилась сразу к нам обеим:

— Девочки, как вы посмотрите на то, чтобы вас разъединить на сегодня?

— Почему?

— Видишь ли, Галя, летчик Аня Высоцкая из второй эскадрильи просит дать ей более опытного штурмана.

— А у них разве своих нет? — спросила я.

Мне не хотелось отдавать Галю. Да еще в другую эскадрилью.

— Мы уже все прикинули: по-другому менять состав экипажей нельзя. Цель сложная, а у Высоцкой всего два боевых вылета.

— Ну что ж, если так… — сказала Галя и неохотно начала вылезать из кабины.

Женя спрыгнула с крыла и ждала ее у самолета.

— Я знаю. Галочка, что не обрадовала тебя. Но нужно. Прошу тебя, будь внимательна. Мне кажется, что Аня чувствует себя не совсем уверенно.

— Хорошо. Не волнуйся.

— Я почему-то боюсь за тебя… — вырвалось у Жени. — Как ты себя чувствуешь сегодня?

Она смотрела на Галю глазами, полными тревоги. Женя относилась к Гале с большой нежностью и уважением. Она знала, как ей бывает трудно, и все-таки верила в ее необыкновенную силу воли. Пожалуй, в полку она любила ее больше всех.

— Что ты, Женя! Все будет в порядке! — Галя тронула Женю за плечо и улыбнулась. Она уже повернулась, чтобы идти, когда Женя воскликнула:

— Постой, постой, я совсем забыла! Я и обрадовать тебя могу! — И протянула конверт.

Галя взглянула на письмо и спрятала его в планшет.

— Прочту, когда вернусь! — радостно сказала она и на прощание махнула рукой.

Усаживаясь в задней кабине, мой новый штурман удивленно воскликнула:

— Кукла! Какая чудесная! Чья она?

— Галя забыла. Беги скорей, отдай ей!

— Сейчас. — И она, взяв куклу, поспешила к старту, где стоял готовый к взлету самолет.

Через минуту она возвратилась.

— Опоздала! Уже улетела!

— Садись быстрей!

Приближалась наша очередь взлетать. Дежурный подал мне знак выруливать. В это время по взлетной дорожке, рассыпая снопы искр, бежал самолет. Там была Галя.

Самолет долго не хотел отрываться от земли. Но вот он, тяжело рыча, поднялся в воздух. Еще некоторое время были видны голубоватые огоньки выхлопов мотора. Потом ночная тьма поглотила его. Самолет улетел на запад. Туда, где стреляли зенитки, где в небо врезались ослепительно-белые лучи прожекторов. Улетел, чтобы никогда больше не вернуться…

Солнечный луч куда-то исчез. По-прежнему никто не спал. И кукла удивленно смотрела перед собой.

Хорошо бы уснуть…

Ты, мой белый, шелковистый,

не скучай, друг, без меня.

Сентябрь

Пришел сентябрь. Мне двадцать один год.

В этот день льет дождь. Мокрые деревья, мокрые листья. Примятая трава.

За окном — подсолнух. Слегка качается на длинном стебле. Головка опущена и нервно подрагивает. Кажется, что подсолнух живой и кем-то обижен.

На тоненькой вишне блестит намокшая кора. Вишня клонится к забору и перебирает слабыми веточками, как руками. Будто